Елена Семёнова

По-над крышами башен

* * *

На Страстном поэтов фото в ряд —

Рядом их заветы и нетленки,

У меня ж — похмелье, самокат,

У меня разбитые коленки.

На Каретный да через кольцо

На коньке железном к трём вокзалам —

Мне Москва весёлое лицо

И отчасти — жопу показала.

Ну так что ж, ведь всем она мила,

Каждой, други, трещинкой во плитке.

На Петровке бьют в колокола —

Отделив поэтов от политиков.

Кто желал, пусть звёздами горят,

Пусть снимают сладостные пенки.

У меня ж — похмелье, самокат,

У меня разбитые коленки…

Москва

Город некрасив и долог,

Спит в заоблачных сетях

Город гордый, как ребёнок —

Уходи, его крестя.

Город с озером и башней

И лавиной автострад

Уходи как день вчерашний,

Приходи опять назад.

Пропитайся горем этих

Воронячих в небе стай,

Но, как цветик-семицветик,

Никогда не облетай.

Весенняя прогулка

Вот колокол звонит с изнанки бытия —

Сам чёрт не разберёт — с какого света?

Вот — я иду, сознанье растеряв,

В дворах весны, заточенных на лето.

Вот трескается лёд, весёлым мыслям в лад,

По речке вниз дрейфуя кораблями.

Вот я смотрю из-под, а вот уже по-над

Уютными Октябрьскими полями.

Все мужички с утра шагают во хмелю,

А кто-то и с портфелем — на работу!

И не отдам я тут за миллион валют

Весь этот мир, стремящийся к полёту.

Кабак

Есть в Митино кабак

Я в нём ни разу не был,

Ни разу не бывал

В том славном кабаке…

А слышал, что хорош

Кабак уютный тихий!

А впрочем, что с того?

Ведь я туда не вхож…

Предательский шалман!

Ты бередишь мне душу,

Ведь я под сень твою

Под вечер не вступал…

Однажды, вдруг, шаля,

Я твой покой нарушу,

Увидит, как я пью,

Досужая толпа!

На деревянный стол,

Ломящийся от снеди,

Нам кубок водрузят

Амброзией налит,

И будут танцевать

Застенчивые леди

И нам дарить свой взгляд

Беспечных аонид…

Есть в Митино кабак…

Но, нам не стоит, видно,

Об этом рассуждать

Без толку и нужды,

Ведь есть кафе «Антракт»,

«Боржоми» и «Билингва»,

«Петрович» и так да…

Где мы всегда нужны…

Ах, митинский кабак!

Ты, видно, у заставы,

Так трудно добрести

К тебе на склоне дня!

И тут любой дурак

Для шутки, для забавы

Окажется сильней,

Настойчивей меня.

Есть в Митино… Постой!

Но где ж его я видел?

Во сне иль в забытьи,

В горячечном бреду?

И я протяжный стон

Издам в глухой обиде —

Туда мне не дойти!

И, видно, не дойду…

Стеклянные шарики

Я всегда думала: откуда берутся стеклянные шарики —

Прозрачные, нежно-зеленоватые,

С мелкими пузыриками воздуха внутри,

С чуть заметной щербинкой на поверхности?

Может быть, их мастерят на специальной фабрике —

Фабрике детских неформальных игрушек,

Чтобы дети могли катать их и думать при этом,

Что они делают нечто запретное?

Может быть, все эти стеклянные шарики —

Детали какой-то большой и сложной игры?!

Только вот видел ли кто-нибудь её

В собранном виде?

А может, они сами по себе вызревают

В чёрствой земле пустырей и свалок,

Постепенно спекаясь из осколков

Бутылочного стекла, омываясь дождями

И обтёсываясь в кирпиче и булыжнике?

А вдруг они — миниатюрные магические кристаллы,

Которые волшебники раздают детям тайком от взрослых,

Чтобы они могли видеть в них своё будущее и прошлое.

А иначе как объяснить, что я встречала стеклянные шарики

Только у детей?

Я никогда не видела, как разбиваются стеклянные шарики…

И это, чёрт возьми, вселяет в меня надежду!

Возвращение

Я благодарна той минуте,

Всего минуте на пути —

На семинар в Литинституте

Ты предложила мне зайти.

Зайду! — Там вечно двери настежь…

Мне в Лит зайти такой пустяк!

Зовут тебя красиво — Настя.

Зайду не ради –— просто так.

Мечтать не вредно… было вроде,

Но время навострило бег,

Глядишь, зима уж на исходе,

И умерла Татьяна Бек.

Утро

На районах мягкая разруха,

Свет июня, нежный холод мая,

Я люблю Москву в метелях пуха,

Медлю, головы не подымая.

Я иду сквозь утренние парки,

Полные квохтанья, пенья, свиста,

С поздних одуванов на руки

Десантируют парашютисты.

Свежие фонтаны в мыльной пене,

Воздух отчего-то пахнет кварцем,

И, наверно, в этом феномене

Мне когда-то стоит разобраться.

Московское лето

Настоящее лето — московское:

И с дождём, и с бодрящей прохладцей.

Возле стройки, под влажными досками

Есть куда от дождя подеваться.

В грязной луже купаются голуби,

Вкусно пахнет нагретым асфальтом,

Город спит, запрокинувши голову,

Отдыхая пред ужинным гвалтом.

Всё расхищено, предано, продано,

Всё как будто предсказано Анной,

Но как прежде плывём пароходами

Наслаждаясь московскою праной.

В каруселях рекламы и смайликов,

Закрутивших и воздух, и сушу —

По Москве, что описывал Шпаликов —

Незаметно врисованной в душу.

У Арбата

В центре города, у Арбата

Мы с тобой целовались когда-то,

И весь мир, расцвечённый огнями,

В этот миг сомкнулся меж нами.

Не смотрели мы в лица зданий,

Обступивших нас тесным кругом,

А устав от душевных скитаний,

Мы смотрели в глаза друг другу.

И для нас никто во Вселенной

В этот час уже не был нужен:

Ветер в трубах пел незабвенно

И луна отражалась в лужах.

Золотые метались тени

И тотчас же на нас осыпались.

Я хотела б, чтоб мы всё время

У Арбата вот так встречались.

Ленинградский проспект

Любимый проспект — Ленинградский,

Неужто, сложивши крыла,

Ты выгнешься челюстью адской

С высокими бивнями зла?

И там, где средь сталинок рослых

Шагали с тобой зоной вип,

Нам больше не выпадет россыпь

Цветущих жасминов и лип?

И как из компьютерной сказки

С мильонами ног (или рук)

Весь Сокол захватит развязки

Гигантский нелепый паук?

Хотя в нашей ядерной зоне

Нам будет уже всё равно.

Мы будем не люди, а зомби,

Пришедшие в явь из кино.

С душою свирепо абстрактной,

Как поздний портрет Пикассо,

Не спросим заботливо «Как ты?»

И вряд ли друг друга спасём.

На скрученной в рог эстакаде

Посеют таджики траву,

И с неба помашет нам прадед,

Придумавший курву Москву.

Над вечным покоем

Многие считают это странным,

Но мы гуляем по кладбищам —

Задумчиво петляем по дорожкам,

Разглядываем надгробия,

Читаем надписи, чудные имена,

Например, Академик Лина Соломоновна Штерн.

Смотрим — этот умер мальчиком:

Фото, цветок и имя «Данилушка»,

А этот прожил почти сто лет.

Здесь супруги — умерли в один день.

Может быть, авиакатастрофа?

Все могилы такие разные,

Так же, как люди при жизни —

На одной разбит пышный садик

С клумбой, лавочкой и столиком,

На другой — ржавый гнутый крест

Коряво торчит из жухлой листвы.

У одного лишь плита с именем,

У другого — пафосный постамент.

А на Ваганьково мы видели крест,

Сколоченный в виде дерева

С обрубленными ветвями —

Символ оборвавшегося рода…

Почему мы бродим по кладбищам —

Это очень трудно объяснить.

Может быть, так безотчётно

Мы исполняем своё мементо море.

Песня с кока-колой

В юном небе улыбки, как флаги —

Пляшет мой запоздалый курсив

На подсохшей апрельской бумаге

Понимаешь, как город красив.

Нежный свет по-над крышами башен

Проникает под кожу, насквозь,

Чтобы выйти подобьем мурашек,

Задохнуться в извивах волос.

Это песня моя по-советски —

С добрым утром, родная Москва!

Я Мясницкой иду, Павелецкой,

Закатав до ушей рукава.

Это песня моя с кока-колой,

Разбавляющей градус в крови.

И редакция выглядит школой

Разнимающей душу любви.

Но оставлю улыбки — пусть реют,

И войду в этот дом-кладенец,

И прочту, перед компом старея,

Что в Америку целит Корея,

А у девочки умер отец…

Скитания

Всё равно мне на Лубянку,

Хоть какой ни кинь ты клин!

Хороша Москва — делами,

Что стирают каблуки.

На Кропотке ныне Бёрдслей,

А в Кисловском — про Айги:

Прикуплю я, видно, после

Всех разгулов сапоги.

«Чебуречная» и «Аист»

«Дача», Трубниковский, Лит —

Я туда-сюда бросаюсь,

Нагоняю аппетит…

В АРМЕ Света. Столько планов!

«Джао Да», «Гараж» рулят.

Что в Булгаковском Кабанов,

Чур, никто не виноват!

Бирюза

Иду по Бирюзова —

Одета в бирюзу

И, как всегда, рисково

Грудями я трясу.

Футболка бирюзова

И в бусах бирюза —

Весь мир преобразован

В цветные телеса.

Кому-то всё алмазы —

То в небе, то в косе.

Мне ж это всё без мазы,

Мне всё — по бирюзе.