25.05.2024
Михаил Квадратов — поэт, прозаик. Родился в 1962 году в городе Сарапуле (УАССР). В 1985 году закончил Московский инженерно-физический институт. Кандидат физико-математических наук, ведущий научный сотрудник. Проживает в Москве. Публиковался в журналах «Знамя», «Волга», «Новый Берег», «Новый мир», Homo Legens.
Автор поэтических книг «Делирий» (2004), «Землепользование» (2006), «Тени брошенных вещей» (2016), «Восьмистрочники» (2021). Финалист Григорьевской поэтической премии (2012). Автор романа «Гномья яма» (2013). Рукопись сборника рассказов «Синдром Линнея» номинирована на премию «Национальный бестселлер» (2018). Рукопись романа «Отравленным место в раю» вошла в длинный список премии «Большая книга» (2023).
Из сборника рассказов «Синдром Линнея». М.: Формаслов, 2023. — 168 с.
Смерть Пушкина
Колобов часто заходит в центральный книжный магазин.
В магазине, на минус первом этаже, в самом углу — Пушкин. Он сидит за столом около искусственного растения. Пушкин не Пушкин, но статуя в рост человека, точная копия поэта, аж мурашки по коже бегут. Колобов всегда замедляет ход около стола и косится в сторону Пушкина. Сегодня что-то настораживает Колобова. Нет, показалось. Колобов останавливается, прищуривается, внимательно глядит налево и направо, вверх, и тут его взгляд упирается в табличку «Друзья, спасите! Они взяли меня в заложники! А. С. Пушкин».
Колобов не верит глазам. Обычно в книжных магазинах над изображением Пушкина висит цитата «Чтение — вот лучшее учение! А. С. Пушкин». С восклицательным знаком. Точно такие же плакаты развешены в кабинетах литературы средних школ. А тут совсем другое.
Или еще — «Уважайте класс писателей! А. С. Пушкин» — этот гордый лозунг печатают в газетах разнообразных писательских союзов. Но на плакате, висящем над статуей, написано и не это.
Почему бы Колобову не поверить своим глазам, не спасти любимого классика, не позвонить в полицию. Но Колобов улыбается и, внутренне насвистывая, отходит от Пушкина.
И вообще — думает он по пути из книжного магазина к метро — понятно же, плакаты с цитатами никто никогда не читает, а этот, над статуей Пушкина, видимо, повесили местные айтишники-шутники, с тех пор он и висит незамеченный. Так и останется до следующего ремонта.
Однако всю ночь Колобов ворочается, думает — все-таки что-то здесь не так — и засыпает только под утро. Утром, перед работой, Колобов едет в книжный магазин, входные двери еще закрыты, потом одним из первых заходит внутрь, спускается на минус первый этаж. Пушкин сидит и внимательно смотрит на Колобова.
Над ним на плакате надпись: «Друзья, кто может, принесите бочонок смолы и кресало! А. С. Пушкин».
Колобов глядит на Пушкина, подходит вплотную, хочет потрогать, но в последний момент отдергивает руку. Явно чувствуется тепло. Почему бы и нет, сейчас все может быть, ведь в большом книжном магазине имеются целых три отдела, где продают наставления по оккультизму. Эти книги, похоже, сделали свое дело, и внутрь пластиковой статуи вселилось астральное тело Пушкина. А может, и не Пушкина.
Колобов выходит из магазина, идет к станции метро, едет на работу. Он припоминает, что несколько лет назад этот же Пушкин сидел в витрине и весело выглядывал на улицу; был он в пальто, поэтому в любой момент мог выбить стекло и выскочить наружу. Даже если на улице мороз.
Сейчас, видимо, что-то изменилось, Пушкин утратил доверие начальства. Поэтому его посадили в подвале, на их языке — на минус первом этаже. Вот сволочи. Да и не было несколько лет назад в книжном магазине такой охраны — а теперь и на входе, и на выходе стоят бугаи с военной выправкой, цепкими взглядами и в оттопыренных пиджаках. Не вырвешься отсюда, не дадут.
Как страшно жить — равнодушно думает Колобов и чувствует себя маленькой фотокамерой, вмонтированной в заднюю стенку смартфона. Камера, конечно, все замечает и фиксирует, но… Лучше делать вид, что ничего не происходит. Колобов еще раз дает себе слово никогда не верить глазам.
Однако вечером после работы Колобов все равно возвращается в магазин, спускается на минус первый этаж. Он видит над Пушкиным плакат «Прощайте, друзья! Зажжем огни! Макулатуру захвачу с собой! А. С. Пушкин»
Колобов быстро разворачивается и выбегает из магазина.
На следующее утро, перед выходом на работу, Колобов включает смартфон и видит на странице новостей Яндекса следующее сообщение: «Сегодня ночью в нашем городе сгорел центральный книжный магазин».
«К счастью, никто не пострадал, дом давно относится к нежилому фонду».
Скрепы
Прежде обувь у всех была одинаковая, грубая: верх — кожа или заменитель, низ — резина. Резиновые подошвы тяжёлые, в таких ботинках скорость хода ниже. Потом появилась новая, технологически правильная обувь. Светлые литые подошвы лёгкие, в них идёшь быстро, удобно таскать туго набитые товаром полосатые сумки по метро.
Переходишь на «Кузнецком мосту»: тем, кому на рынок в Лужники — с маленького эскалатора налево, кому на Черкизовский — направо.
Но подошвы усовершенствованных ботинок лопались — сумки всё-таки тяжелые, да и расстояния не маленькие.
Для заклейки подошв там же, на рынках, продавался специальный синий порошок. Его засыпали в трещину и сверху нагревали феном для волос. Остудил подошвы — и снова готов таскать полосатые сумки.
Клей хороший, трещина заклеивалась прекрасно, правда, очень скоро рядом образовывалась следующая трещина. И хорошо, если лето, а если осень — ноги промокали мгновенно.
Карташову давно надоело через день нагревать трещины с сухим клеем. А тут дедушка приехал из Предуралья — подсказал и показал. Сбоку по разные стороны ботинка в подошву закручиваются два шурупа, между ними натягивается стальная проволока: можно и поверх носка, а чтобы совсем незаметно — натянуть снизу. Стальная проволока об асфальт стирается медленно.
После этого подошвы у Карташова уже не трескались, проволока скрепляла отлично.
Из романа «Гномья яма». М.: «Современная литература», 2013 — 352 с.
3
До недавнего времени найти этот подвальный склад можно было довольно легко. Ночью, а в то время ночью почти не было движения автомашин по улицам около склада, нужно было сильно разогнаться по Токмакову переулку, выскочить на тупиковый перекресток и вовремя не затормозить. Тогда автомобиль вынесет на тротуар и угодишь прямиком в люк для разгрузки товаров в стене старого дома. Конечно, загрузочное отверстие было закрыто металлической дверью, но что значит такая дверь для летящего автомобиля? Однажды, в конце девяностых, так и случилось. Когда работники пришли утром, неловкая машина наполовину свисала внутри подвального склада, почти под потолком. Водитель спал в кабине. Поцарапанный автомобиль вытолкали на улицу, загрузочные двери склада поменяли на стальные, и больше таких происшествий не случалось. А позже на Т-образном перекрёстке Старой Басманной улицы и Токмакова переулка вообще поставили светофор.
Работники жили за кольцевой автомобильной дорогой. Путь на работу был неблизкий, и когда опаздывали, говорили: «МКАД стоит». По утрам сначала передвигались в медленных дальних подмосковных автобусах или электрических поездах, а потом уже садились на конечных станциях метро и добирались до склада.
Есть несколько вариантов маршрута.
На метро можно сначала добраться до станции «Курская». Прямо из стеклянных дверей по указателю «на улицу Казакова» идти в тоннель под вокзалом. В фойе станции метро, перед тоннелем перехода грелись, обедали и выпивали бездомные, и непослушные дети нюхали клей, засунув головы в полупрозрачные пакеты. Им было тепло и празднично среди мрамора стен и тёплого света огромных люстр — здесь недавно сделали ремонт. Потом идти с потоком студентов до топографического института, здания с двумя большими белёными шарами у входа. Сюда нужно было не всем, и оставшаяся часть студентов продолжала идти дальше, до института химического. Если двигаться с ними, а потом оторваться от движущихся и уйти дворами направо, по направлению к Немецкой слободе, затем налево и через дорогу — окажешься рядом с серым шестиэтажным зданием. Там на первом этаже магазин принадлежностей. Дверь на склад как раз во дворе этого дома.
Можно доехать до станции метро «Красные ворота», выйти из вестибюля, встроенного в высотку, идти мимо зданий железнодорожного министерства до Новой Басманной улицы. Далее — по улице и через мост над железной дорогой. По ходу движения, справа, расположен сад имени генерала Баумана. В саду когда-то стоял флигель, где жил мрачный философ Чаадаев. Сейчас сад зажат доходными домами начала прошлого (ко времени повествования совсем немного как прошлого) века. Ещё дальше — мимо военного комиссариата, мимо здания старой Басманной больницы, через арку во двор, а там уже виден нужный дом с тыльной стороны и металлическая дверь, ведущая в искомый подвал.
Ещё можно пройти от станции метро «Бауманская»: сначала совсем немного по трамвайным путям, в этом месте как раз парадный въезд в Немецкую слободу, потом налево и всё время прямо. Мимо знаменитого церковного здания, где крестили поэта Александра Пушкина, ещё дальше, до площади Разгуляй, справа — райком, слева — дом будто бы Якова Брюса, ну, взглянули последний раз, уже недалеко, вот полудеревянный дом Пушкина Василия; к чему все эти знания, кто знает, и ещё совсем немного, — вот он, серый дом. А там — с чёрного хода и вниз, в подвал.
Доходный дом под номером тридцать три построили в позапрошлом теперь уже веке на территории городской помещичьей усадьбы. В обмен за земельный участок бывшим владельцам усадьбы отдали весь первый жилой этаж. Потом в первом этаже какое-то время жил народный комиссар, а оставшихся хозяев расположили в двух комнатах прислуги. И сейчас в этих комнатах над складом жил последний потомок хозяев усадьбы — живописный старик в усах, бороде и с курительной трубкой. Был он редактором литературного журнала, когда проходил мимо, вкусно пахло трубочным дымом. Иногда последний потомок заливал подвальные складские помещения тёплой и холодной водой.
Народный комиссар жил здесь недолго, и очень давно большую квартиру на первом этаже приспособили под магазин принадлежностей. Подвал, где сейчас находится торговый склад, раньше принадлежал этому магазину, но наступили тяжёлые времена, и подвал пришлось разгородить, посередине навесить железную дверь и одну половину сдавать в аренду.
Вниз, на склад, ведёт винтовая металлическая лестница, прямо от ржавой наружной двери с новым сейфовым замком. Этот вход сразу за деревянной дверью чёрного хода со двора, там найдёте сразу.
Весной склад затапливало, и тогда складируемые стопки коробок красиво оседали, будто подтаивали в жару стопки кубиков сливочного масла на подносе в общественной столовой. Коробки постепенно кренились и криво падали в весеннюю воду. Вода шла из подземелий через дыру в полу размером с небольшую ладонь, по съеденной ржавчиной, почти невидимой трубе.
Но весной в коробках оказывались уже просроченные календари, к чему они, их было не жалко. Старые календари всё равно приходилось выкидывать. Календари даже недавно начавшегося года уже никому не нужны, их не купят. Время безжалостно идёт вперёд.
От площади трёх вокзалов до Яузы течёт под землей в кирпичном коллекторе река Чечёра. Течёт под Доброслободской улицей, под Елизаветинским переулком. Стена коллектора находится совсем близко от стенки торгового подвала на Старой Басманной. Справа по трубе впадает в Чечёру Ольховский ручей. Слева ещё недавно впадал ручей Кукуй, теперь же, говорят, что-то произошло, его засыпало и задавило землей, или поперек встала бетонная плита, или плита стальная, или ещё что. Об этом рассказывают, но никто не видел его мёртвым. Каждой весной Кукуй ищет свою Чечёру, не находит, пытается пробиться на поверхность, но куда там — везде асфальт, вот и растекается по подвалам окрестных домов, затапливает земляные этажи и торговые склады.
18
Сохранять особые трофеи Великого посольства было делом сложным.
Сначала диковины поместили в Аптекарском приказе. Так было положено. Все подобные научные и медицинские артикулы, за которые платила казна, доставляли сначала сюда. Здесь же находилась библиотека редких и полезных книг. Вместе с тем главой приказа государь назначил бывшего в составе Великого посольства думного дьяка Прокопия Возницина: ничего не испортит, знает, как поступать, не будет говорить лишнего. Аптекарский приказ, главный врачебный орган государства, находился тогда в Кремле, в здании напротив Чудова монастыря. Сейчас на его месте и вместо снесённого монастыря стоит 14-й корпус Кремля — административный корпус, здесь расположены всякие подразделения администрации первых лиц. В подвал приказа сгрузили секретные бочки с камнями и землёй. Место надёжное. Но по опыту Грегориуса-старшего, учитывая неприятные случаи с театральными гномиусами, было понятно, что на территории Кремля сохранить особые предметы будет сложно.
Ещё до Великого посольства, в 1692 году, в Европу был послан молодой Иоганн-Готфрид Грегориус, на стажировку по аптечному делу, опять же, осмотреться, где и какие интересные штуковины можно найти и приобрести.
Через четыре года он вернулся с данными, которые посольству потом очень помогли, рассказал про полезных людей и нужные места. Когда Грегори-младший вернулся, он был принят на должность алкемиста, а потом и на должность аптекаря в Главную казённую аптеку. Аптека эта занимала несколько комнат на втором этаже Земского приказа на Красной площади (сейчас там здание Исторического музея). И земляных элементалей из Аптекарского приказа, из опасного для них места, сразу же перевели туда, под присмотр Грегориуса. Он знал в этом толк с детства. Но и за пределами кремлёвских стен гномиям было не очень спокойно.
Наконец в 1701 году Грегори получил разрешение от государя на первую партикулярную аптеку, которую и открыл в Немецкой слободе. Находилась она в середине нынешнего Аптекарского переулка, почти на берегу Кукуй-ручья. Сейчас переулок имеет немного другое направление, а Кукуй-ручей пересекает его под землей. Но и там место было не очень надёжное. Для государственно важных вещей нужно было придумывать что-то более основательное.
Это учли заранее, и ещё перед отправлением Великого посольства начали строить особый дом. Был это одновременно и подарок государя другу Францу Лефорту. На дом строили большие планы. Туда собирались помещать главные артефакты, символы и пленённых элементалей, о которых учил Парацельсиум. Во дворце Лефорта намеревались в особых условиях хранить главную, тайную часть Кунст-камеры. Но строительство шло медленно, несмотря на все строгости. Через четыре месяца после стрелецкой казни справили новоселье друга Франца. Справляли в недостроенном дворце. Через две недели после новоселья Франц Лефорт умер.
После смерти старшего друга Лефорта Брюс стал главным в Нептуновом обществе.
К тому времени Яков Брюс проживал на Мясницкой улице — перебрался туда из Немецкой слободы. Брюс имел уже и свой кабинет курьезных вещей, отдельный от известного Государева кабинета царя Петра. Начал собирать библиотеку. Изучал труды Парацельса. Получал и свои результаты. Пытливый дух исследователя никогда его не покидал.
На Брюса возложили самое важное дело — обустройство места для содержания тайной части Кунсткамеры, опека над строительством особой части Лефортовского дворца. По секретному плану гномов собирались поселить в специальном, полностью каменном внутри флигеле. Для нимфий устраивали специальную бассейную залу. Правда, они там так и не появились. Почти каждый день, когда был на Москве, приезжал Яков Брюс на инспектирование. Хорошо было, когда жили они с братом в Немецкой слободе. От старого дома Брюсов до аптеки Грегори пять с половиной минут ходу, и от аптеки до Лефортова дома ещё пять с половиной минут. Конечно, если идти шагом не очень медленным— не мечтать, а представить, что кто-то следит, или ещё что-нибудь тревожное. В общем, поспешать.
Так вот поспешал Яков Брюс. Дело государственное. Много важного помещалось в голове. Всё нужно перестраивать, многое ломать. Но и многое собирать. И не очень понятно, что. Ну, время покажет. Если получится, как завещал учитель, — определённо, ждут великие дела! Якову сначала нужно было проведать аптеку Грегори. Потом посмотреть, правильно ли всё делается в доме Лефорта, строят ли надлежащим образом комнаты для гномов и нимф. И помещения для сильфов и саламандр, хотя они ещё и не пойманы. Грегори сохранял гномов надлежаще, к нему претензий не было. А вот строители…
Яков Брюс родился в Москве. Приятно пройтись по Немецкой слободе пешком, неузнанным, закрывшись плащом. Прекрасен воздух. Удивительна жизнь.
— «Oh, Moscow, my sweet hometown. Хорошо!» — веселилась мысль в голове.